Символ нашего родства странного,
Греха главного, первозданного

2004 год

Невилл Лонгботтом мрачно оглядывал зал заседаний Визенгамота, забитый людьми. «Ну ещё бы, – подумал он. – Не каждый же день героя войны, кавалера ордена Мерлина судят за двойное убийство».  На первых рядах сидели журналисты, приготовившие перья и пергаменты; Невилл заметил Риту Скитер, растерявшую свой прежний лоск, но по-прежнему прыткую и жадную до сенсаций. Зал охраняло много авроров – очевидно, Министерство опасалось провокаций или каких-либо других неожиданных действий. Как-никак, Невилл Лонгботтом был уважаемым человеком. Многие отказывались верить, что он был способен совершить то, в чём его обвиняют Его друзья, одноклассники и коллеги, пришедшие на заседание, были бледные, с заплаканными глазами. Невилл разглядел Гарри и Джинни, Рона с Гермионой. Последняя, перед тем, как занять своё место, протолкнулась к Невиллу, пожала ему руку и сказала, что верит в его невиновность и что всё это – какая-то чудовищная ошибка. Он лишь вяло улыбнулся в ответ.
Продолжая скользить безучастным взглядом по залу, Невилл внезапно наткнулся на лицо своей бабушки. Августа Лонгботтом сидела очень прямо, гордо подняв голову и устремив взор на своего внука. У неё на коленях была маленькая девочка лет пяти, с длинными белыми волосами и светлой, почти прозрачной, кожей. Невилл вздрогнул и опустил голову.
В зал вошли судьи. Задвигались стулья, зашуршали мантии. После того, как все расселись по местам, судебный секретарь произнёс:
– Слушается дело о двойном применении Невиллом Лонгботтомом непростительного Смертельного заклятия по отношению к своей жене, Луне Лонгботтом, и своему тестю, Ксенофилиусу Лавгуду.
Заседание началось. Невилл не следил за происходящим. Он не давал показаний в аврорате и не собирался делать этого на суде. Все  доказательства были против него – экспертиза волшебной палочки показала, что её хозяин действительно применил два Непростительных подряд в день убийства Лавгудов. На самом деле Невилл был очень удивлён, что угодил за решётку так поздно – ему самому казалось, что арест должен был наступить через пару часов после совершения преступления. Но дни складывались в недели, а он продолжал гулять на свободе, ходить на работу, писать научные монографии. Невилл выдержал похороны Луны и показал себя безутешным вдовцом.  Правда, он немного охладел к дочери, отправил её пожить у бабушки, но это никому не показалось странным, наоборот, друзья сочли это правильным решением. Но всё закончилось одним холодным утром. Невилл ещё не успел уйти на работу, как в его дверь постучался молодой аврор, переехавший в Англию из Новой Зеландии, и не испытывающий к герою войны никакого пиетета. Суровым тоном аврор Крегг приказал мистеру Лонгботтому сдать волшебную палочку и следовать за ним. Невилл подчинился, чувствуя невероятное душевное облегчение. В аврорате он подтвердил, что убил жену и тестя, а затем погрузился в полное молчание. Насильно применять Веритасерум авроры не осмелились. Не помогли и многократные визиты начальника аврората, давнего друга заключённого, Гарри Поттера. Невилл не отвечал на вопросы, смотрел в одну точку и не хотел делать ничего, чтобы хоть как-то облегчить свою участь. Казалось, что мысль о пожизненном сроке в Азкабане его ни капельки не волнует.
– Подсудимый, повторяю в последний раз – будете ли вы сотрудничать с судом? – раздался голос одного из судей.
Невилл поднял взгляд от собственных ботинок и посмотрел по сторонам. На него пялились сотни глаз. Он заставил себя повернуть голову в сторону бабушки. Августа-старшая смотрела на него так, как в детстве, когда он не мог выполнить простейшее заклинание. То был взгляд, полный разочарования. Августа-младшая тоже смотрела на Невилла, не понимая, что происходит и почему её папа прикован к креслу. Он вновь опустил голову и глухо произнёс:
– Нет, не желаю.
– Суд удаляется на совещание! – громогласно объявил секретарь.
Невилл успел сосчитать до трех тысяч пятисот семидесяти четырех, когда тяжелая деревянная дверь с грохотом тихо отворилась. Тишину, воцарившуюся в зале, нарушали лишь шаги и тихое шуршание судейских мантий.

Слова «приговаривается к пожизненному сроку в Азкабане» отразились в его сознании пустым звуком. Невилл лишь пожал плечами и послушно протянул аврорам руки, позволяя сковать себя невидимыми цепями. Он вышел из зала, оставив за собой всё прошлое – славу, образ героя, любимую работу, семью, друзей. Гермиона и Гарри вскочили со своих мест и попытались пробраться к нему, но их оттеснила толпа журналистов, желавших сделать удачное фото осуждённого. Невилл не обращал внимания на их восклицания и просьбы сказать хоть слово. Он жаждал одного – как можно скорее оказаться в своей камере, чтобы провести там остаток жизни.
***
2012 год
Ханна Эббот, владелица «Дырявого котла», собиралась на работу. Она уже одевала мантию, когда в её окно постучалась сова. Ханна быстро открыла окно, птица влетела в комнату, выронила из клюва письмо, ухнула и улетела обратно на улицу. Ханна взяла конверт в руки и поднесла поближе к глазам – из-за работы в постоянно тёмном помещении у неё развилась близорукость. Обратный адрес гласил – Азкабан. Она испуганно вскрикнула и выронила письмо. Когда первый шок прошёл, Ханна наконец решилась левитировать конверт и открыть его с помощью магии. В воздухе повис сероватый лист плотной бумаги, исписанный широким, округлым почерком. У Ханны ёкнуло сердце – он был ей знаком. Она сто раз сидела за конспектами по травологии, исписанными именно этим почерком. «Невилл Лонгботтом!» - пронеслось у неё в голове. Ханна взяла письмо в руки и присела на диван. Ей понадобилось немало времени, чтобы успокоиться. Она не могла себе представить, почему Невилл решил написать ей.
Прошло уже восемь лет, с тех пор, как его посадили. Теребя в руках письмо, Ханна вспоминала прошлое. Тогда она безответно любила Невилла, а его после окончания школы словно подменили. Ханна не могла понять, что происходит – Невилл женился на Луне, у них родилась красавица-дочка, а она продолжала страдать по своей школьной любви и лить слёзы отчаяния. А потом произошла эта ужасная история, в которую Ханна так и не смогла поверить. Но прошло время, и Невилл остался в прошлом. За восемь лет Ханна немало преуспела – выкупила у предыдущего владельца «Дырявый котёл», облагородила заведение, привлекла новых клиентов, вышла замуж за хозяина фирмы, поставлявшей продукты в «Котёл», родила сына. Жизнь наладилась, и меньше всего ей хотелось возвращаться в прошлое. Но уничтожить письмо сразу она не решилась. Любопытство пересилило страх, и Ханна принялась за чтение.
Азкабан, 23 октября 2012 года
Здравствуй, Ханна. Я прошу тебя, не сжигай письмо сразу. Знаю, что послание из тюрьмы – далеко не самая приятная вещь, которую может получить молодая женщина, но мне больше некому написать. Я выпросил бумагу и перо, как награду за примерное поведение. Это не случайная записка, я обдумывал текст пять лет – согласись, это немало. Времени на раздумья у меня тут хоть отбавляй. Этот рассказ – моё оправдание, мои показания, которых от меня так никто и не дождался на суде. Ты, наверное, хочешь спросить меня, почему я пишу тебе, а не бабушке, не Гарри? Ты поймёшь это, когда дочитаешь до конца. К тому же, я чувствую вину перед тобой. Я глубоко раскаиваюсь, что так обошёлся с тобой, женился на Луне, толком не объяснившись… Я не прошу прощения, Ханна, но я хочу, чтобы ты знала правду. Не бойся, это письмо вовсе не предсмертная исповедь. Несмотря на ужасные условия, я здоров как бык и вряд ли умру в ближайшие лет двадцать. Мне ведь всего лишь тридцать два года, так что впереди у меня долгая и увлекательная жизнь в камере. Знаешь, Ханна, иногда я задумываюсь – как сложилась бы жизнь, если бы мы с тобой поженились. Может быть, сейчас ты улыбаешься и качаешь головой, но ведь тогда ты любила меня, верно? Всё изменилось после Битвы за Хогвартс. Я тогда словно голову потерял из-за Луны. Что я только не предполагал – что она мне Амортенцию подлила, что приворожила, что использовала своих чёртовых кизляков или во что там она верила.  Но это всё попытки найти себе оправдание. На самом деле я сам во всём виноват. Не видел очевидного, не хотел замечать, а ведь мне говорили… но обо всём по порядку. Думаю, мне надо было бежать от этой семейки в тот день, когда она познакомила меня со своим отцом. Не знаю, видела ли ты его, этого Ксенофилиуса Лавгуда, но если нет – клянусь бородой Мерлина, ты ничего не потеряла. «Чокнутый» – подумал я поначалу и жестоко ошибся. Меньше всего Лавгуд был сумасшедшим. Может они с Луной на самом деле видели нарглов, не знаю, но разве сумасшествие заключается в этом? Он поил меня каким-то отвратительным чаем и рассказывал про то, какая Луна хорошая дочь. А я кивал головой как дурак и не сводил с неё глаз. А Луна… она улыбалась и мне, и папе, целовала нас – меня в губы, его в лоб и говорила, что очень счастлива. Свадьбу я помню, словно в тумане – цветы с душным запахом, безликие гости, совершенно невообразимое платье Луны и ещё более странный наряд Ксенофилиуса, музыка, первый танец, а потом брачная ночь. Извини, что пишу тебе об этом.
Мы прожили вместе пять лет. Пять лет, а потом я… У нас была странная семейная жизнь. Мы часто ссорились. Ничего удивительного в этом нет, уж слишком мы были разные. Луна обижалась, когда я говорил, что никаких нарглов не существует, иначе они давно были бы описаны в энциклопедиях по зоологии, а я сердился, когда она отказывалась одевать нормальное платье на очередной бал академии магических наук. Моя карьера складывалась удачно, и через год после окончания университета я уже был ведущим исследователем в лаборатории. Я часто задерживался на работе, поздно приходил домой, и в такие дни, точнее, ночи, Луна уходила ночевать к отцу. Мне не казалось это странным, ведь она очень любила его, а он жил один, да и друзей у него не было. Вот только иногда она исчезала на несколько дней. Помню один случай: я пришёл к ним рано утром, и Луна встретила меня какая-то… помятая. У меня тогда сердце ёкнуло и внутри что-то оборвалось, а я, дурак, не придал этому значения. Подумал – ну сам виноват, что припёрся в такую рань, нормальные люди в это время спят ещё. Чаю мне, конечно, налили, посадили завтракать. У меня хорошая память и я помню то утро до малейших деталей. Как сейчас вижу – вот Луна берёт чайник и наклоняется, чтобы налить нам чая, а ворот халата у неё распахивается и всё видно… и я взгляд отвожу, ну, неудобно же при тесте, а он как будто не замечает. И они вместе смеются над чем-то, а я улыбаюсь, но не понимаю, о чём речь. Я вообще редко понимал их разговоры. На самом деле я всегда был чужим для них. И мне бы понять, в чём дело, да ведь влюблённые слепы, не правда ли?
А потом у нас родилась дочь. Августа-младшая, назвали в честь моей бабушки. И тут началось… Луна совсем к отцу переехала. Дочь видеть никому не позволяла. Даже бабушке не удалось ей мозги вправить. Совсем с ума сошла. Мне тогда Рон, во время какой-то попойки так и сказал – мол, ощущение, что Лавгуды малютку словно в плен захватили. Вот сейчас пишу тебе письмо и думаю – а ведь правда. Никогда о Луне никто не говорил «Луна Лонгботтом». Луна Лавгуд, Ксенофилиус Лавгуд, Лавгуды, Лавгуды, Лавгуды… И в самом деле, где это видано, чтобы отца к ребёнку не подпускали? И вдруг Луна вернулась. Пришла, в одной руке чемодан, в другой – девчонка, а на щеке синяк красуется. Я сразу понял, что это папаша ей врезал, больше-то некому. Она меня умоляла не ходить к нему, в ноги бросалась, но я был намерен разобраться с этим уродом. Пришёл к нему, да даже палочку достать не успел. Он мне так по лицу заехал, что никакие зелья потом не помогали. Ударил и ушёл в свою спальню. Я остался валяться на полу гостиной как дурак. В общем, надо было мне в тот момент бежать от этой семейки куда глаза глядят. И случай как раз подвернулся – предложили практику в Южной Америке. Я и уехал, а Луне сказал, чтобы она решила, с кем хочет жить – со мной или со своим ненормальным папашей, который её и прикончить может. Сейчас мне кажется, что это было ошибкой. Если бы я остался, то, может быть, понял бы всё быстрее и не случилось бы непоправимого…
Ты ещё не устала читать, дорогая Ханна? Извини, что называю тебя так, ведь мы с тобой, уже,  по сути, чужие люди. Но здесь, в Азкабане, каждый человек, с которым у тебя когда-то были тёплые отношения, становится чуть ли не братом или сестрой. Хочется думать, что о тебе кто-то помнит, хотя на самом деле это и не так. Ну вот, когда я вернулся из командировки, Луна изменилась. К отцу больше не ходила, глупостей не говорила, да и вообще – стала похожа на нормального человека. Это продолжалось два года. Представляешь? У меня было два года счастья. Дочка подрастала. На меня она была совершенно не похожа, точная копия Луны – волосы белые, кожа прозрачная, глаза светлые. Все наши друзья были от неё в восторге, а больше всех – моя бабушка. Она так радовалась, что у внучки так рано проявилась спонтанная магия, говорила, что эта девочка будет самой сильной волшебницей в роду Лонгботтомов. Что же, бабушка, может быть так оно и будет, да вот только нужна ли такая сила… Ксенофилиус заходил к нам один-два раза в месяц, и только тогда, когда я был дома. Он был вежлив, вёл себя сдержанно и совершенно не напоминал прежнего Лавгуда. Казалось, их обоих подменили. Но они продержались недолго. Спустя два года всё постепенно опять вернулось на круги своя. Мы доругались до того, что бабушка забрала Августу-младшую к себе и сказала, что не отдаст её нам, пока мы не начнём вести себя как приличные люди. Всё началось из-за того, что Луна вознамерилась отправиться в Восточную Африку, чтобы найти Нунду. Помнишь такого зверя? Гигантский леопард со зловонным дыханием, вызывающим эпидемии? Когда она мне об этом заявила, я ушам своим не поверил. Она и раньше ездила искать всяких жмыров и муховёрток, а потом писала о них статьи в этом дурацком журнале своего папаши. Но одно дело мухи, и совсем другое – Нунду. Я ей сказал, что если она думает, что я позволю ей рисковать жизнью, то глубоко ошибается. А она начала кричать, что я ничего не понимаю, что я кабинетный учёный, который никогда в жизни не сталкивался с опасностями, а вот она героиня, она не боится лазать по джунглям. Ну тут я уже не выдержал и напомнил ей, кто отрубил голову Нагайне. Она фыркнула и заявила, что всё равно поедет, к тому же папочка согласился её сопровождать и охранять. Я и послал её куда подальше, хоть к Моргаузовой бабушке.
Они уехали. Луна нацарапала мне бумажку с координатами, на всякий случай. Прошла неделя, я не выдержал и отправился в эту чёртову Африку. Любил я эту идиотку, каждый день думал – как она там? А вдруг они, не дай Мерлин, нашли этого Нунду? Тут уж кулаки Ксенофилиуса не помогут, а в его владение магией я никогда не верил. Добрался до деревни местных жителей, кое-как объяснился с ними, они показали мне дорогу в джунгли, надавали кучу амулетов, я обвесился ими, словно рождественская ёлка.
Я подхожу к концу истории, Ханна. Письмо получилось длинным, может быть даже слишком, но я не могу ничего вычеркнуть. Всё это важно для понимания того, что я совершил.
Так вот – я нашёл их хижину. Прямо посреди тропического леса, ничем на защищённая, только ненормальные Лавгуды могли спокойно спать в такой. Было раннее утро, но солнце уже светило нестерпимо жарко. У меня вся рубашка к спине прилипла. Странно, что я помню такие детали, правда? Я приоткрыл дверь. Внутри было темно. Тогда я вошёл в хижину и увидел… У меня до сих пор сердце сжимается, когда я вспоминаю это. Пишу тебе, а руки немеют, отказываются двигать пером. Я увидел… Луна лежит на кровати в обнимку со своим папашей, совершенно голая. И он тоже… голый. И тут в меня как молния ударила. Я всё понял. И самое страшное - понял, что моя дочь, моя маленькая Августа, которой я так гордился – на самом деле не моя. А его. Моя жена родила ребёнка от собственного отца. Поэтому она такая белая, такая похожая на них обоих. Меня как будто в дерьмо окунули. Как же я ненавидел их обоих в тот момент. Впрочем, нет. Я ненавижу их до сих пор. Чёртова семейка, ненормальные, сумасшедшие, больные! Ты всё ещё осуждаешь меня, Ханна? А как бы чувствовала себя ты, если бы узнала, что человек, по которому ты сходила с ума, обманывал тебя столько лет? Луна, моя Луна, спала со своим отцом Мерлин знает сколько времени! Я уверен, у них это началось ещё тогда, когда она училась в школе. Теперь я понял, зачем она уходила к нему, зачем заперлась с ним после рождения дочери. Конечно, им хотелось полюбоваться на то, что у них получилось. Меня вырвало. Они проснулись. Луна начала что-то говорить, пыталась объяснить, а Ксенофилиус… это он виноват в том, что случилось. Он посмотрел на меня и усмехнулся. Его грязная, самодовольная улыбка победителя – вот что заставило меня вытащить палочку. Он смеялся, словно говоря мне – видишь, кого на самом деле любит Луна? Первой я убил её, потом – его. И клянусь, я успел насладиться каждой микросекундой между двумя заклинаниями, потому что я видел, как сползает с его лица ухмылка, как из победителя он превращается в побеждённого. Потом я одел их с помощью магии. Мне не хотелось, чтобы авроры копались в моей семейной грязи. Вот и всё, Ханна. Конец истории ты знаешь.
Может быть, тебя интересует, раскаиваюсь ли я? Нет. Мне жаль только потерянного времени. Я думал, что меня любят – а надо мной смеялись. Мне надо было остаться с тобой, дорогая Ханна. Но я бросил тебя и получил по заслугам. Я не прошу простить меня, ведь это невозможно. Не бойся, это было единственное письмо. Я всего лишь хотел объяснить свой поступок. Пожалуйста, сожги это письмо. Думаю, если ты отнесёшь его в Министерство, то моё дело пересмотрят и, возможно, заменят пожизненное на двадцать лет, почти половину из которых я уже отсидел, но мне не хочется выходить из тюрьмы. Моя жизнь кончена, но жизнь Августы только начинается. Я не люблю её, она не моя дочь, но она – частичка Луны, частичка той жизни, в которой у меня были редкие моменты счастья. Её воспитывает моя бабушка, у неё есть память о матери, которую она любит. Я не хочу разрушать эту любовь, не хочу, чтобы она узнала, каким страшным человеком, какой шлюхой была её мать. Поэтому, ради её благополучия, я прошу тебя – уничтожь письмо.
Спасибо тебе, Ханна, за то, что ты есть на свете.
Невилл Лонгботтом, заключённый номер L813 X5

Ханна сожгла письмо. Более того, она стёрла себе память. Она не была настолько сильным человеком, чтобы выдержать бремя этой страшной тайны. Поэтому, когда спустя много лет её старший сын сообщил ей, что хочет познакомить её со своей любимой девушкой – Августой Лонгботтом, Ханна улыбнулась и сказала, что будет очень рада. Более того, она приложила немало усилий, чтобы убедить своего мужа, что бедная девочка не виновата в том, что её отец оказался чудовищем.